Грегори появился на свет в самом темном подвале Лондона. Его хриплый плач поглотили холодные шероховатые стены. Несколько суток после рождения мать не обрезала пуповину, боясь потерять младенца в кромешной тьме. Она назвала его Грегори Льюис и не прекращала шептать это имя, вскармливая дитя грудным молоком. Ей снились мучительные сны, будто бы ребенок безобразен, как болотная жаба. И потому, женщина без конца ощупывала младенца, в попытках отыскать отвратительные бородавки на его нежной коже. Но их не было, так же как и не было ни души в этом сыром подвале, где она была заперта горячо любимым человеком, которому доверилась.

Грегори плакал. Его малюсенькие пальчики цеплялись за локоны волос сходящей с ума матери, а губы искали молочный сосок, в котором почти не было молока. Грегори был голоден. Он больше не мог спать. Крики о помощи сдавливали его крохотное горлышко. И вот, дверь открылась, и яркий свет пронзил, привыкшие к темноте, мутные глазки. Чьи-то большие руки отняли младенца у обессилевший матери и понесли прочь из душного подвала.

Им кто-то помог. Вызволил из заточения. Дал угол в одной из проходных комнат социального жилья. Возился, пока Хавва приходила в себя. И как только она смогла взглянуть на младенца, он показался ей удивительно красивыми - он так ангельски улыбался своим крохотным беззубым ртом.

Грегори рос сам по себе. Мать иногда вспоминала о нем, чему-то учила, но большую часть времени лежала на кровати неподвижно, как кукла. Иногда рисовала на стенах их скромного жилища и вела дневник, записывая что-то на полях потрепанных книг. Здесь не было бумаги, да и писать никто и не умел. Грегори рос подвижным и любопытным мальчиком. Он часто слонялся без присмотра, получал по шее, а иногда и по-жестче. Когда матери не стало, Келли еще несколько дней провел с ней. Он заплел в косы ее красивые рыжие волосы. Они были спутанные, поэтому пришлось переплетать раз десять, до тех пор, пока не получилось хорошо. Умыл лицо. Переодел в опрятную одежду… Ему тогда и восьми не было. Но беспризорные дети растут очень быстро. Если им вообще когда-нибудь приходилось быть детьми. Грегори Льюису достался тупой нож, но он заточил его об свое сердце.

Его подобрали, когда он бродяжничал. Чья-то прислуга долга мыла его грязные волосы, пока они не стали ярко-рыжими, а еще терла лицо и тело, пока кожа не стала белоснежной. Внимательный взгляд немолодого мужчины рассматривал его обнаженное детское тело, а затем громко рассмеялся. Грегори было все равно. Его вкусно накормили, а спал он на кровати, как король.

На следующее утро он очутился на пороге еще более шикарного дома. Любопытные глазки изучали хозяина и новое место. Грегори подарили. Он знал. Услышал это в диалоге двух мужчин, но вот одариваемый не был слишком доволен. Но, тем не менее, мальчик остался в его доме на целых пять лет. Он стал опрятным дорого одетым ребенком с блестящими медными волосами. От него пахло парфюмом, а о его распорядке дня заботились люди, которых принято называть слугами. Хозяина дома звали Иштван Надашди. Он был не стар, хорош собой и являлся графом. Впрочем, мужчина совсем не интересовался юным обитателем своего дома. Они жили с Грегори будто в параллельных мирах, почти не пересекаясь в огромном жилище.

Когда Келли исполнилось тринадцать, Иштван отправил его учиться в частный пансион для мальчиков в Абингдон. Почти все ученики школы были отпрысками священнослужителей, политиков и военных - людей состоятельных и почитаемых английским обществом. То ли специально, то ли случайно, но с первого же дня всем стало известно, что Грегори Льюис Келли не является никем графу Надашди, даже не был его бастардом, а всего лишь обычным приемышем, взятым в его дом из жалости или каких-то иных побуждений. Это сделало жизнь в стенах пансиона для Грегори сначала невыносимой, затем приемлемой, когда он привык и научился давать отпор. У него появился внутренний стержень, а вместе с ним и первые друзья. С одним из них Келли поступил в Оксфорд, где изучал латынь, древнегреческий и естественные науки. И вместе с Дорианом делил комнату в общежитии, а в какой-то момент и не только ее… Дориан Кесслер скончался в 1848 году от пневмонии на последнем году обучения. Для Грегори Льюиса это был огромный удар. Семья Кесслер не разрешила прийти ему на похороны лучшего друга. Не смотря на обучение в престижном учебном учреждении, они продолжали сторониться Грегори. И были уверены, что именно Келли склонил их сына к тому самому греху.

Впав в депрессию и растерянность после окончания обучения, Грегори уехал прочь в небольшое поселение на юге Англии. Местные жители образовали там небольшую коммуну, в которой почитали земледелие, усердные молитвы и простой образ жизни. Келли хорошо приняли, и он стал помощником местного врача. Тот был очень знающим и глубоко образованном человеком. Даже удивительно, как могло повести так в неизвестной глуши.

В июле 1850 года за Грегори пришла карта. В тот день шел холодный дождь. Келли выглянул на улицу, чтобы увидеть скрюченные под плащами фигуры, идущие на утреннюю молитву в церковь. В этой общине была своя религия и свои правила. Грегори спокойно следовал им - они не были ему особо близки, но и не напрягали. Это место и люди залечили боль утраты. Он был за это благодарен. Внезапно серое унылое небо разделила на части яркая вспышка молнии, а азатем она будто бы оторвалась и полетела в сторону Грегори. К своему удивлению, он не поспешил укрыться в доме или хотя бы отшатнуться в сторону. Шаровая молния, как ему тогда показалось, мистически зависла на уровне его лица, а затем резким движением пронзила тело. Он упал и потерял сознание. Очнулся в своей постели. Над ним склонилось несколько голов. Мужчины молились, а женщины плакали. Они подумали, что их славный молодой доктор скончался от удара молнии. На левой щеке у Грегори образовал тонкий бескровный порез, берущий начало от виска и заканчивающийся под подбородком. Чувствовал Келли себя ужасно. Внутренние органы будто были охвачены пожаром. Через несколько дней жар спал, но Грегори понял, что отныне все изменилось. Он стал другим. Чувствовал себя по-другому. Ничего не было больше прежним.

В начале августа 1850 года Грегори испытал необъяснимое желание оставить коммуну и вернуться в Лондон. И чем дольше он пытался отрицать это желание, тем навязчивее и болезненнее оно становилось. Наконец, оставив все вещи, Келли уехал, полагая, что на время, но в итоге так и не вернулся. Однако в Лондоне ему сделалось страшно. Мертвые стояли посреди улиц и улыбались ему, зловеще приветствуя. С каждым днем ведения становились все вычурней. Грегори думал, что у него поехала крыша, усердно молился и обливал тело холодной водой. Деньги быстро закончились, и его выставили из гостиницы. Тем более, кто-то пожаловался из постояльцев на странное поведение и громкую возню за стеной.
Несколько недель Келли ночевал в ночлежке при церкви, усердно молясь и пытаясь докопаться до истины. 28 августа 1850 года она пришла ему в лице воспоминания о человеке, который вмешался в его судьбу. Иштван. Иштван. Иштван. Это имя не сходило с его губ. После окончания Оксфорда, Грегори хотел с ним увидеться, чтобы показать ухоженного высокообразованного мужчину, которым он стал, но смерть Дориана спутала планы. Сейчас же, у Келли не было ничего, кроме тайного знания о картах. Его выбрала Луна и заполнила тело, как некий пустой сосуд, впитав и поглотив в себя все, что показалось ей ненужным.

Встреча с Иштваном стала безумием. Грегори помнил каждую секунду из медленно тянувшихся мучительных часов, пока Башня насиловал и уничтожал его тонкую бледную кожу, покрытую ржавчиной веснушек. Он сдирал с нее куски, резал, царствовал, пировал, драл в клочья, не позволяя сознанию Грегори отключиться. Руки, ноги, спина, бедра - не было ни клочка плоти, по которой Иштван не прошелся бы. Деньги за молчание - кровавое месиво в подарок. Вот они и обменялись. Луна молчал. Казалось, что все что происходит с внешней оболочкой его тела не имеет больше значения.

Ржавые рыжие волосы еще сильней выгорают за лето. Луна может выглядеть весьма привлекательно, а может и отталкивающе. Относительно длинные волосы ему идут, короткие стрижки нет. В целом, в своем образе он непоследователен. Нельзя найти какую-либо закономерность в его внешнем виде. Грегори может отрастить усы или противную жидкую бородку. Или вдруг наголо обрить голову. Заплести косу из рыжих тонких волос. Собрать их в хвост на затылке. Носить распущенными. Не расчесываться. Он работает в Бетлемской больнице, принимая чудовищность местных мер лечения за науку. Он молится в любую свободную минуту, исповедуя свою собственную религию. Не смотря на свое еврейское происхождение, не обрезан. Миссию не ждет. С иудаизмом не близок.

- Я хочу исчезнуть, - просит он неназванного бога, шевеля практически бесцветными губами. - Забери меня с собой, если там хоть немного лучше, чем здесь.

- Рыжий с головы до ног. Бледная кожа покрыта слоем ржавых веснушек. Глаза серые. Обычно принимают за ирландца, когда молчит. Разговаривает с ярко выраженным британским акцентом.
- На левой щеке тонкий вертикальный шрам - от виска идущий к подбородку. Знак тарота.
- После встречи с Иштваном 28 августа 1850 года большая часть кожи Грегори напоминает поле боя, на котором он явно проиграл. Шея, спина, бедра, живот, руки и ноги - покрыты уродливыми шрамами. Он будто бы сшит криворуким портным из разных частей.

- Не испытывает жалости к своему телу - оно всего лишь оболочка.

- Маленький судья - любит причинять боль, если считает, что человек ее достоин. С медицинской стороны обладает "легкой рукой". Даже самую болезненную процедуру может сделать терпимой.

- Не получает удовольствие от чужих страданий, но испытывает нечто другое, что не может сам себе объяснить (или боится признать).

- Эмоционально не очень заряжен. Может показаться апатичным, замкнутым и безразличным к сексу, но это не так.

Ответьте на пару вопросов:
1. Да
2. По согласованию