Яркие вспышки за окном завораживают. Порскающие в разные стороны шутихи, утопающие во тьме зимнего неба, заставляют забывать о том, какое тяжелое и серое оно по утрам. Тяжелое, набрякшее влагой ледяного воздуха, который бьется в окна, не имея возможности смягчить духоту «теплого приема». Марси опускает руку на грудь, проводит пальцами по краю лифа в желании протиснуть их под тугой корсет, но лишь находит локет на шее, чтоб сжать покрепче в своей ладони.   

Давление. Сегодня оно ощущается отовсюду. Давление толпы, в которой искренности втрое меньше по сравнению с притворством. По крайней мере, сегодня Марси кажется именно так. Давление неба, которое недружелюбно к ней с самого Нового Года. Давление наряда, сшитого на заказ по требованию отца, ведь любимая дочь не должна выходить в свет в «старых обносках». Ведь его дети – такое же вложение в будущее, как и дела, в которые он погружается при любой удачной возможности. Ужасная мысль. Недостойная. Отвратительная для любящей дочери. Марси гонит ее, но она возвращается, как назойливая муха каждый раз, когда ей становится дурно на людных приемах. Когда она остается в одиночестве среди знакомых ей незнакомцев.

- Линн. Линн, ты слушаешь? – щебет у уха становится громче и настойчивее.

Линн. Так звали ее только братья. Дышать становится еще тяжелее. Локет врезается в ладонь, и Марси все же разжимает пальцы. Отпускает свой личный талисман, старательно пытаясь вернуться в яркую веселую реальность.

- Да, прости. О чем ты сейчас говорила?

Аурелия Сент-Джон. Почти ровесница. Не в возрасте, скорее в обращении. Такая яркая и живая, что впору обзавидоваться. В ее коралловом платье она выгодно выделяется на фоне темной синевы наряда Марси. Ей не страшно заводить новые знакомства. Легко поддерживать беседу. Легко притворяться, что все хорошо, когда дела не очень. Легко будет найти достойную партию. Хотя отец говорил, что Марселинн не нужно будет об этом думать. Она и не думает. Она тут «за компанию», чтобы отцу было не стыдно за нее.

- Линн, ты опять смотришь не туда, - осуждение, недовольство, ирония. Ей нужно смотреть на иные звезды. На те, связь с которыми позволит и ей тоже вспыхнуть ярче. Марси честно пытается. Честно-честно. Но сегодня ей по душе те, что сгорают там, в темноте.

- Ничего не могу с собой поделать, очень люблю яркие огоньки, - ложь, смешанная с правдой, приправленная капелькой искренности и дежурной милой улыбкой, скрытой веером от остального люда.
 
«Ксавье бы, наверняка, тоже понравилось», - она скучает по брату. В его отсутствие краски будто выцветают, а блюда теряют вкус. Без него все приемы становятся такими… бессмысленными.

- А знаешь, кто…  
Кто сегодня раскошелился на этот «звездопад не по расписанию»? Вопрос из разряда светских, не риторических. Вопрос, который отчасти дает представление о благосостоянии того или иного джентльмена. Навроде того, «за чей счет весь этот банкет». Вопрос, который интересует Марси столь же слабо, сколь и количество кавалеров, которые успели прописаться в ее бальной книжечке на этот день.

Она скучает по брату.

Первый танец всегда был за ним. А теперь. Она даже не запомнила того, кто вел ее в открывающем вечер танце.
- Ой, а ты слышала, что сегодня… - болтовня подруги сегодня ощущается паутиной, нарастающей вокруг тела слой за слоем, но за нее удобно держаться, как за якорь в ожидании, когда отец закончит свои дела и все же уделит внимание дочери, которую на некоторое время оставил на попечение женской половины семейства Сент-Джон.

«Ксавье никогда бы не оставил меня одну. Никогда не оставлял надолго», - очередная досадная мысль. 

- Ты опять не слушаешь, Линн, - недовольство, обида. Аурелия не достойна такого отношения, и Марси вновь чувствует себя виноватой.

- Кажется, сегодня не мой день, - оправдания, оправдания. Но и впрямь лучше бы она осталась дома с новой книгой, из тех, что ей прислал Ксавье в качестве рождественского подарка. Лучше бы она спряталась в комнате Лео наедине с коллекцией его книг и «артефактов». Но отец не одобряет такого поведения. Как, впрочем, и…

- Нельзя так думать. Это твой первый бал в новом сезоне. Соберись, - подруга сжимает ее ладонь на прощание, прежде чем упорхнуть с очередным кавалером, который одаривает Марси легкой вежливой улыбкой.

«Соберись».
Ей легко говорить. Марселинн провожает новообразовавшуюся пару взглядом, скользит дальше, изучая пеструю толпу в поисках родного ястребиного профиля отца, и, сославшись на жажду, отступает подальше от миссис Сент-Джон, от танцующих пар, украдкой заглядывая в распахнутую каким-то сторонним джентльменом луковицу часов, отмечая, что время совсем не на ее стороне. Впрочем, если повезет, быть может.

- Марселинн, душенька, куда же ты, - смутно знакомый голос заставляет остолбенеть, задерживая дыхание и желая обратиться в соляной столб, ну или слиться с ближайшим гобеленом на стене, - а где же твой отец? Неужели он оставил тебя одну?

- Н-нет, - вспомнить бы эту женщину в бирюзовом. Мадам Беверли? Байден? Баркли, - папенька отошел переговорить с мистером Сент-Джоном о…
- О своем, о мужском, конечно же, - она так яро обмахивается веером, что странно, что не взлетает, но взгляд Марси уже смещается в сторону, мимо вороха оборок, мимо прически с вплетенными в волосы цветами не по сезону, к фигуре, которая странно выделяется среди всего этого скопления роскошно одетых леди и джентльменов, фигуре, из-за которой было потускневшие краски отчего-то обретают явственную насыщенность, - а я так хотела представить вашему семейству господина Де ЛаКруа. Он буквально на днях приехал из… - ее мурлыкающая речь превращается в очередной дежурный набор слов, вплетающийся в переливы музыки, струящейся по залу, а Марси с трудом отрывает взгляд от ее сопровождающего, вновь обращая внимание на «мадам Б.».

- Папа, наверняка, скоро подойдет, - память скромно подкидывает какие-то обрывки относительно мадам в ультрамарине и джентльмене подле нее, что-то из слухов, что-то из того, что Аурелия сегодня настойчиво шептала ей на ухо, - очень приятно познакомиться с вами… месье Де ЛаКруа. Надеюсь, Лондонское окружение Вас не сильно разочаровало.

Подпись автора

Красиво нарядил любимый Доктор

-  Je suis heureuse de l'entendre , - не голос, шепот,  почти неразличимое движение губ. Ей проще говорить на родном языке, но ведь и французский для нее почти родной. По крайней мере об этом говорит генеалогическое древо в отцовской библиотеке.

Все равно неловко. И, наверняка, нужно больше практики.

Говорить с человеком на его родном языке – принцип, который Морис-Готье Д’Анжу, вкладывал каждому из своих детей в голову, как часть воспитания. Не вежливость, продуманный ход, позволяющий расположить к себе. Он так ведет себя со своими «партнерами по бизнесу», так вел дела его дед, и, наверняка, прадед. Традиция. Семейство Д’Анжу любит традиции.

Есть одно но, правда, твое произношение должно быть идеальным. У Марси оно не совершенно, но она старается. Ксавье, наверняка, смог бы лучше. Если бы конечно, удостоил внимания джентльмена, которого подвели к Марселинн с весьма предсказуемой целью.

Речи «мадам Б.» тоже паутина. Не такая, как у Аурелии. Липкая, противная. К тому же этот «кокон» не для одного. Марселинн делает глубокий вдох. Жарко. Она распахивает веер, чересчур резко, пожалуй, но даже этот жест не сильно отпугивает женщину. Остается лишь вежливо отвечать:

- Я не очень сведуща в связях папеньки, - запоминать длинную вереницу фамилий торговых представителей, магнатов и прочего-прочего делового люда когда-то было прерогативой Леонарда, теперь же его стезю на себя взвалил Ксавье. Марси приятнее запоминать имена ученых и литераторов. Не для того, чтобы блеснуть знаниями, чтобы быть в курсе новых открытий, новых изданий. Откуда же еще подчерпнуть знания об этом мире?

Она завороженно вслушивается в речь мужчины, слова, а может быть интонации в которой будто заглушают весь посторонний шум, делая его чем-то вторичным, не столь важным. Музыка, шорох вееров, болтовня «мадам Б.» подле них. Марси никогда не задумывалась насколько французский красив до сего момента. Впрочем, этот выговор вполне завершает создавшийся образ.

«Наверное, так и должны выглядеть ангелы», - шальная мысль, совсем неподобающая, но Марси кажется, что теперь, если она встретит в каком-либо романе образ святого посланца, то к своему стыду, будет видеть лишь его. Месье ЛаКруа.

Которому, судя по всему, тоже не слишком приятно соседство леди в бирюзовом. Избавиться, и одновременно не обидеть. Улыбка Марселинн становится чуть менее наклеенной, чуть более грустной. И все же ей неловко за свое владение языком, потому она просто пространно отвечает на очередной выпад на иностранном. 

- Тот, кто не может есть сам, имеет привычку кормить других, - она стреляет взглядом куда-то в сторону, туда, где уже спешит помощь, и мысленно вздыхает. Сбежать ото всех немножечко не получилось, - папа наказал мне веселиться. Я не могу обмануть его ожидания.

- Госпожа Баркли, - миссис Сент-Джон истинная леди в десяти поколениях. Надменный взгляд, холодная улыбка, тяжелая рука. Она напоминает Марселинн ее отца. Быть может, потому он оставляет свою дочь на ее попечение.
- Ах, госпожа Сент-Джон.

Полюбоваться на то, как «стальная леди» устраивает разнос даме в бирюзовом – сцена, за которой стоит понаблюдать не из любопытства, а хотя бы чтоб научится чему-то новому. Научиться, как держать себя с подобными женщинами. Но Марселинн не чувствует в себе сил на то, чтобы оставаться частью этой репризы. Ей едва ли хватит их на танец.

- S'il vous plaît, sauvez-moi, - едва слышный шепот, одними губами, и чуть более громкое и уверенное, - У меня есть свободное окошко, миссис Сент-Джон, я же могу? – она просяще улыбается, и это действует на «стальную леди» так же, как и на отца. Возможно, дело в том, что Марселинн похожа на свою мать. А может в природном обаянии. Благо, Марси пользуется этим нечасто.

- Конечно, дорогая. Но только один танец, - «стальная леди» смеряет взглядом ее внезапного кавалера, коротко и сухо представляясь ему, но по интонациям понятно, что мадам прекрасно знает его… или его отца? Или деда? Какие, все-таки, сложные эти родственные связи.

- Надеюсь, папенька вернется к его завершению. Он обещал мне танец. И ему, наверняка, тоже было бы приятно познакомиться с Вами, - она подает свою руку, оставляя позади «мадам Б.», которая теперь не более чем фон, картина, как те гобелены на стенах.

Все не более чем фон. Так проще. Фокусироваться на чем-то одном. Ком-то одном. И да простит ее месье ЛаКруа, но в этот миг. Это мгновение, он – ее новый якорь.

- Скажите, а… Франция действительно так грязна и лицемерна, как ее описывают в своих трудах нынешние писатели? Говорят, что прогулка там превращается в сражение, а улица в поле битвы, - Марселинн будет прокручивать эту беседу, этот танец, этот миг в голове еще очень и очень долго, - Вам доводилось бывать где-то еще? В других странах? Городах?

Ее мир – лишь на страницах книг. Марси уверяет себя, что отцу так спокойнее. Особенно после гибели Лео. Быть может, все изменится, когда она выйдет замуж... Но тяжесть в груди говорит об ином. Возможно, ей отведено еще меньше времени, чем ее матери. Или старшему брату. Странно, но это не вызывает страха. Лишь сожаление и тоску.

Отредактировано Marceline d`Anjou (2024-09-01 22:31:16)

Подпись автора

Красиво нарядил любимый Доктор