Администрация Anna MarieSimonAdam
Эпизод месяца Marceline d`Anjou & Michael Myers
два нужных, нужный и и ещё один
НОВОСТИ — уже тут!
ЗИМНИЙ БАЛ: РАЗБИТАЯ ЧАША — гости прибывают один за другим и вечер начинает быть по-настоящему горячим. Присоединяйтесь или внимательно наблюдайте за тем, что же и с кем же случится дальше.
Приветствуем всех новеньких, в том числе и в лице стареньких ❤ Наши сегодняшние активисты — это Marceline d`Anjou, что, кстати, не боится самого Дьявола, и Etienne Hardcastle. А вот лучший пост написала Beate Nadasdy, так что давайте уделим ему немного времени: ❝ – ты идиотка! — не сдерживает накопившееся раздражение и буквально вскакивает с кресла, кидаясь к бедной девушке. Ей хочется схватить ее за волосы, намотать спутанные черные локоны себе на кулак и протащить ее по полу до самой двери. Вышвырнуть из кабинета и закрыть дверь, чтобы только не слышать это жалобное блеяние. Чтобы не видеть глупое выражение лица, в котором невозможно разглядеть ни капельки интеллекта. Как они вообще могла взять ее в бордель?
Tarot

Tarot

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Tarot » The Tower » I wait on you inside the bottom of the deep blue sea


I wait on you inside the bottom of the deep blue sea

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

Istvan Nadasdy & Chip Langford
https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/419140.gif https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/643629.png https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/578441.gif
14.09.1850 - 01.10.1850 — Atlantic Ocean
Насилье родит насилье
И ложь умножает ложь;
Когда нас берут за горло,
Естественно взяться за нож.

Отредактировано Chip Langford (2024-06-25 10:21:28)

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/248009.gif https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/248394.gif https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/91172.gif

+6

2

Иштван - перекинув ноги через подоконник; еще несколько ленных секунд щурясь; привыкая ко мраку после яркого света газового; уличного фонаря - мягко спрыгивает на пол; бесшумно ступает по деревянным половицам, избегая тех, что скрипят; от старости прогибаются под его весом.
Здесь - он расправляет плечи; принюхивается псиной, выверяющей след - воняет безжизненностью; влажной пылью, которую сколько не пытайся стереть, она вновь вернется; займет прежнее место, насмехаясь над жалкими попытками оживить; сотворить иллюзию обитаемости.
Н-а-с-т-о-й-ч-и-в-а-я.
Иштван повторяет за пылью; небрежным натяжением лицевых мышц составляет; оставляет на губах ухмылку, что в семи шагах от обращения в оскал: он демонстрирует одиночеству безлюдной спальни пренебрежение; сочится издевкой будто одержал победу в неком споре, о котором знают лишь двое - ночной гость и спящий; запертый в стеклянной банке дом.
“Иштван.”
Тарот делает шаг; за ним следующий и еще, плавно перенося вес с ноги на ногу; вплетая собственное присутствие в общую гамму звуков, производимых жизнью вокруг; вялым течением времени: его дыхание подстраивается под колебания; ненавязчивое шуршание штор по полу; сердцебиение отбивает ритм уличной суеты, где стучат колеса по камню; голоса разрезают воздух всполохами резких; режущих слух фраз.
Только смех свой - надломленный; рвущийся из груди сворой голодных псов - он оставляет при себе; держит на коротком поводке, кормя обещаниями; заковывая в увесистые кандалы маячащих впереди; с каждым шагом приближающихся возможностей.
“Если она проснется, то мы убьем ее, Иштван. Проснется он - ты убьешь и его. Правда, Иштван?”
Иштван уверенно; повторяя свои же отрепетированные ходы, идёт вперёд; оставляет позади тонущую в унынии; стонущую от разочарования спальню - едва ли у неё появится владелец; едва ли она заполнится чем-то кроме тоскливых; тоскующих предметов интерьера и пахнущих ничем; гладких от рождения простыней.
П-о-к-р-о-в.
Он морщится; отступает от маршрута лишь взглядом, телом не шевелясь; замирая в дверном проеме - ему не нравится их - простыней - искусственная чистота; раздражает отсутствие естественных заломов и мыльный аромат: Иштвану - неожиданно; до зуда в ладонях - хочется стянуть; скомкать; бросить; растоптать.
Его дыхание становится резче; сердце усиливает толчки в безрезультатных; жалких попытках пробить грудную клетку - тарот зажмуривается; закусывает кожу со внутренней стороны щеки до первой крови; до всполохов колюще-режущей боли.
Гнев ненавязчиво наслаивается на горло кольцами каната; без рывков затягивается плотнее умелыми руками матросов - Иштвану кажется, его кожа трещит, лопаясь под давлением; его мясо с чавканьем разрезается, а кости, подмигивающие; белеющие из-под дыр кости хрустят; покрываются трещинами.
“Не сопротивляйся, Иштван. Живой; мертвый - нам подойдет любой.”
Тарот сжимает и разжимает кулаки; задевает/царапает ногтями шершавую кожу - это было/есть слишком похоже на Тамаса; это было/осталось в привычках Тамаса, следить за чистотой; избавляться от признаков жизни; призраков событий: для Иштвана не озарение; не открытие, что он скучает по брату; что без брата снаружи он разодран внутри; вскрыт без видимых отверстий; зияющих дыр.
Иштван был бы рад, приди на запах его - внутренней; сокрытой - крови дикие звери; устрой они пир на его вываленных кишках; обглодай они его торчащие из грудины ребра - невыносимая; дробящая сознание боль стала бы добрым помощником; чудодейственным лекарством от здоровья.
“Он будет наш, Иштван. Твой, Иштван.”
Но они - звери - где-то задержались или сгинули по пути: у него нет времени искать тех; нет желания найти новых - остаётся без них; остаётся обойтись собственными силами, изобретя иной эликсир; откопав в закромах старый яд, чьи свойства схожи с зубастой сворой; чьи методы воздействия уже знакомы; изучены вдоль и поперёк.
Его новой - найденной на чердаке; очищенной от сажи старой; детской - игрушке еще невдомек, чем им предстоит заняться; как удачно они проведут время вместе словно давние знакомые; добрые друзья; семья.
К-у-л-ь-т.
Они почти семья - они и есть одна; оставшаяся в штучном экземпляре от каждой из сторон семья: Иштван трет пальцами шею; избавляется от ощущений, размазывая их по коже - пусть они мало похожи, но люди ведь уповают на единую кровь; так страшатся разбавить ее в воде; смешать.
Если они семья, то им не скрыться друг от друга нигде; не убежать - так завещал некий Бог, чью книгу Иштван не запомнил наизусть; чьи слова не нашли отклик в его душе; лишь слегка засели в мозгу, как набор любопытный идей; историй.
“Прислушайся к нам, Иштван. Услышь себя, Иштван.”
В них тоже достаточно боли; крови; увлекательных интриг - Библия по сей день стоит где-то у него на полке; среди других книг о сотворении: отвлекаясь на эту поверхностную; освежающую мысль, тарот вспоминает, что рядом к ней скромно прислонился «Frankenstein: or, The Modern Prometheus» - занимательное соседство; смехотворный союз.
Он - задавив смешок; разлепив веки - шумно; протяжно выдыхает напряжение; расслабляет ладони, чтобы наконец увести взгляд обратно; вернуть внимание на тонкий коридор, уходящий в отсутствие света; уводящий вглубь поместья.
“Иштван.”
Тарот уже бывал здесь: в этом холодном; молчаливом строении в районе Челси он не долгожданный; важный гость, в чью честь разливают по бокалам; он - большое; отвратительное насекомое; таракан, что пробирается с улицы без ведома хозяина; без права быть найденным; пойманным.
Иштван изучил постройку вдоль и поперёк; пробрался в каждую щель, чтобы составить след, по которому позже - сегодня - пойдет; уверенно идёт, отсчитывая шаги до нужной спальни; до комнаты, где умиротворенной пульсацией ощущается спящая; вяло текущая кровь.
“Почему ты не хочешь? Нам станет лучше, Иштван.”
Кровь того, кто отнял у него Тамаса; позволил себе спокойно; беззаботно спать, оставив его - Иштвана - кровать пустой; наполненной не теми; занятой не помогающими избавиться, но дающими временное; зыбкое избавление: не то; они все не те; они все теперь заканчивают у него на плите, став частью завтрака; обеда; ужина.
Какая жалость, что чертова дюжина - не выдающаяся цифра; не весомая пропажа: их никто даже не станет искать; того, к чьей постели - проскользнув за дверь; огибая ковёр - Иштван подбирается, обязательно станут; вскоре перестанут, сочтя исчезновение очередной поездкой в Африку; Австралию; куда-то ещё, где нет нужды вести поиски; высылать письма.
С каждым шагом он все ближе; с каждым шагом он все больше чувствует то, чего не должен; чего не должно быть, ведь перед ним всегда; на каждой встрече до представал человек, чей век короток; чья суть - тонуть в рутине дней: что изменилось теперь? почему вдоль позвоночника холодным; проворным любопытством скользит присутствие иной силы; другой твари со схожим строением.
Д-у-б-л-и-к-а-т.
Тело тарота напрягается: Иштван невольно; по привычке готовится к броску - разум тарота остервенело ищет причины пока Иштван испытывает щемящую; собачью тоску вперемешку с нагревающейся; густой злобой.
Ему не нравится; ему хочется избавиться от какофонии разбуженных оплеухой ощущений; от грохота голосов, заманивающих; умоляющих; угрожающих: нутро кипит; лопается пузырями, орошая пространство горячими брызгами; оседая жгучими каплями на лице; шее; груди.
“Мы уверены, тебе станет гораздо лучше, когда он умрет, Иштван.”
Он не особо понимает; не спешит разобраться - ему бы, черт возьми, не сорваться; ему бы, Дьявол побери, не уйти с намеченного маршрута; не вспороть равномерно вздымающееся брюхо, обнажив содержимое нутра: Иштвану нужно успеть до утра.
Тарот обращает силу против себя самого: заставляет сердце биться ровно; усмиряет изголодавшуюся кровь - он вновь и вновь беззвучной мантрой повторяет слова пока его голова рисует картины одну ярче другой; следующую жарче предыдущей.
Ему бы сделать кровь медленнее; гуще, да только время и место не дают возможности разгуляться: Башня - затаив дыхание; задавив ненависть между плотно сжатых зубов - доходит до; останавливается у кровати; гадает, хватит ли ему выдержки все таки не сорваться: достаточно ли он навесил на себя оков, чтобы добраться до того конца, который представлял в голове под разными соусами; в причудливых вариациях.
Спящий - спокойно; крепко; разбросав конечности по простору - перед ним (не)человек; убийца - по прежнему не более, чем промежуточная станция; не страшнее, чем вариация сказок братьев Якоба и Вильгельма.
Иштван не рассматривает его безмятежное лицо; не ищет в нем чужие; чуждые черты: вынув из кармана емкость с грязной-белой жидкостью; откупорив, он выливает мутное содержимое в приоткрытый во сне рот: он - (не)человек не умрет; только получит в дар глубокий сон да хаотичные сны.


Он пробует его кровь за углом, прислонив вялое; безвольное тело к кирпичной стене - осколок ножа оставляет за ухом незаметный надрез, по которому Иштван моментально проводит пальцем; погружает подушечку в рот, не торопясь; с наслаждением высасывая из углублений все до последней; незаметной капли.
Башня - сытым; довольным - животным облизывается; подхватив с земли чемодан и не успевшего свалиться на нее - землю - помятого; что-то бормочущего спутника, он обхватывает второго за талию словно они добрые друзья; старые знакомые; почти братья - никак нельзя отказать ему в помощи; никак нельзя бросить его в этой грязной; кишащей крысами подворотне.
“Слишком мало, Иштван. Почему так мало, Иштван.”
Иштван грубо; нервно сжимает пальцы на его - спутника - боку; вдавливает в кожу до синяков; до тонких полос, что оставят после себя аккуратные; чистые ногти - ему бы когти; ему бы разделить мясо; мышцы на неравномерные лоскуты; отделить их от костей и забросить в рот, смакуя каждый кусок.
Я-с-т-в-о.
Поднимая вверх вторую; тяжелую руку вместе с чемоданом Башня надавливает; массирует левый висок, морщась от головной боли; вспоминая солоноватый вкус крови, что отдаленно; слишком мало подобна его - Иштвана - содержимому: тарот еле сдерживается, чтобы не взять следующую порцию; не вцепиться зубами в изгиб плеча, пробивая доступ к горячему потоку, что хлынет в глотку; утолит голод.
От спутника; от поездки не будет никакого толку, если Иштван проявит нетерпеливость; явит собственную уязвимость во всем, что касается его предпочтений в еде: везде лишние глаза; любопытные лица - в них бы Башня также не отказался впиться; наполнить рот смешанным потоком из множества вкусов; вариаций внутренних нот.
“Тебе ведь понравилось, Иштван. Ты хочешь еще, Иштван.”
И вот они почти у парохода; вместе взбираются по лестнице, шатаясь; цепляясь друг за друга: от них обоих несет спиртным; смердит удавшейся гулянкой, что привнесла в их глаза пьяный блеск; очертила рты широкими улыбками, а тела наделила пружинистой развязностью.
Иштван контролирует один за двоих, мысленно просчитывая минуты до конца маршрута; шаги до их каюты, в которой он наконец избавиться от ноши; сбросит с себя все, что мешает расслабиться; погрузиться в пустоту, чья пасть всегда щедро; широко раскрывается для него после игры в кукловода; во временного Бога с затянутыми - до крови; до шрамов - в нити руками.
Красный палас тянется бесконечной линией; ползёт вдоль дверей с увеличивающимся номерами - Башня боковым зрением ищет похожие цифры; сверяется с картинкой на билетах, зажатых в кулаке; рядом с ручкой чемодана: он не доверяет своей памяти; сегодня не готов ошибиться, перепутав каюты, ведь перепутает слова, что после следует сказать; доказать мол ошибка случайна; не показать как глубоко Иштван умеет вгонять нож в живот.
“Она принадлежит тебе. Почему не забрать больше, Иштван?”
Он слишком устал, чтобы изображать человека; являть миру/всем проходящим мимо подходящие под общество черты, в которых широта улыбки - показатель манер; наклон головы - мера уважения: Иштван мысленно разрезает улыбчивой старой даме глотку, соблюдая пропорции изгибов параллельных линий; в фантазиях избавляет какого-то господина от потной; толстой шкуры, что тесна - наконец основные фигуры исчезают за поворотом; растворяются гулом где-то позади.
Тарот - собирая крупицы сил; стирая языком кровь с прокушенной губы - толкает нужную дверь, не забывая запереть ее изнутри и спрятать ключ в карман брюк: теперь дело за малым; остается опустить чемодан и мешком сбросить спутника на кровать, чтобы ватной куклой осесть рядом; прислониться к прохладной стене, уповая на возможность выспаться; шанс опуститься туда, где грани смазаны до потери четкого пересечения.
Э-н-т-р-о-п-и-я.
Остатками вовлечения в реальность Иштван отмечает наличие собранного; переданного заранее багажа - балансируя на лезвии ножа, отрезающего сознание, он дрожащими руками находит и заливает в спутника очередной флакон прежде, чем провалиться в небытие: они успеют проспать несколько часов после отплытия; их встреча станет новым; интересным открытием.

Отредактировано Istvan Nadasdy (2024-06-11 13:11:11)

Подпись автора

https://i.imgur.com/PTlG9tL.gif https://i.imgur.com/jv2C6kn.gif https://i.imgur.com/gg6UETF.gif

+4

3

Налитые тяжестью веки отказываются подниматься. Его не оставляет ощущение, что он в самом начале очередной экспедиции на очередной загадочный, неизведанный континент. Кто-то растолкает его, чтобы он, покинув каюту, встретил влажную, обволакивающую духоту, предвестницу одиссеи. Он не открывает глаз, прислушивается к вибрирующему гулу двигателя, ввинчивающемуся в кости сквозь толщу палуб, кровати и матраса с претензией на комфорт. Он может представить, как корабль, пароход, раскачивается, бороздит гигантские волны, словно видит его со стороны, а не изнутри. Изнутри качка практически не ощущается.
Может быть, ему все снится. Он засиделся в Лондоне, занятый своими дрязгами. Истосковался по местам, где каждый божий день - пан или пропал.
Он столько плавал, что может быть корабль, все это ему просто мерещится. Голова раскалывается как неприятное последствие веселого загула, светской вечеринки. Боль пульсирует над левой бровью, закручивается в череп раскаленным металлическим штырьком. Во рту сухо, нечем даже смочить растрескавшиеся губы. Не выдавить из себя просьбу, вдруг кто-то и смилостивился бы на стакан воды. Он побоялся бы открыть глаза, встретить яркий, бьющий по зрачкам свет, если бы не знал наверняка, что вокруг темнота; мягко, даже немного приятно запечатывающая веки. Он наверняка просто проспал до самого вечера. Наверняка. И проспал бы еще. Жажда, однако, заставляет его пошевелиться, точнее обнаружить, что его тяжелое тело словно ему не принадлежит, чужое. И именно это осознание заставляет его заволноваться. Чип начинает внимательнее прислушиваться к своим ощущениям, хмурит лоб. Поднимает ватную руку, не с первого раза, чтобы потереть занемевшими, холодными пальцами переносицу. Прохладная кожа на лице так приятна, что он проводит всей ладонью по лицу, стряхивая остатки сна. И, наконец, открывает глаза. Свою спальню и кровать он признал бы даже в кромешной темноте. Под левой рукой, незнакомые, шершавые простыни, по которым он скоблит кончиками пальцев, пока рука неожиданно не срывается в пустоту. Точно не его кровать, судя по масштабу. Слабый запах спирта витает в воздухе. Чип не помнит, когда в последний раз пил столько, чтобы оказаться в незнакомой постели. Не то чтобы он никогда не просыпался черт пойми где, но вчера, он, кажется, возвращался к себе в спальню, приняв лишь виски на пару пальцев, без которого засыпать в последнее время не удавалось.
Ногами пошевелить тоже не удается, и только теперь Чип понимает, что это не от тяжести одеяла, а от тяжести кого-то, кто на них удобно умостился. Это уже совершенно из ряда вон. Ему приходится приложить куда больше усилий, чем он рассчитывал, чтобы подтянуть ноги к себе, извлечь из-под темнеющего силуэта. Подтянуться на руках, сесть. На ощупь отметить, что рядом с кроватью есть тумбочка или что-то вроде того. Ну как отметить, садануть по ней костяшками пальцев. Неприятно, конечно, но следующим он обнаруживает гладкое стекло керосиновой лампы. То, что нужно. Спички находятся рядом и через несколько секунд Лэнгфорд, извернувшись на кровати, наблюдает за разгорающимся огоньком. Свет моментально провоцирует очередной приступ боли над левым глазом, и Чип поморщившись трет лоб рукой, словно пытаясь выдавить из него режущий череп штырек.
Он решается посмотреть на человека на кровати, человека в мужском костюме. Выхватывает взглядом темные волосы на белых простынях, лицо. И чувствует, что до этого момента он не проснулся. Но зато сейчас с резко прошибающим его холодным потом приходит внезапный прилив энергии. Инстинкт самосохранения, возможно. Глубоко втягивая воздух носом, он нашаривает пальцами вентиль лампы и прибавляет свет, чтобы убедиться. Чтобы осознать, что это не часть ночного кошмара.
Резко подбираясь на смятой постели, закатывая спиной подушку, он с размаху въезжает, вжимается спиной в стену в стремлении оказаться от него настолько дальше, насколько возможно.
- Какого черта лысого? Возмущенно выдыхает Лэнгфорд, не обращаясь, собственно, ни к кому. Сухие губы едва способны разлепляться, и он не уверен, что сам понял, что из себя выдавил. Иштвана здесь быть не могло. Иштван мертв.
Его растерзанный мозг лихорадочно силится что-то припомнить. Что привело его к этому потрясающему моменту, например?
Штырек, продолжающий сверлить его трещащую по швам голову, совершенно не помогает. Он помнит, словно это случилось не с ним, во сне или в другой жизни. Грязные кирпичи темной Лондонской подворотни, кто-то помогает ему передвигаться, размазанный калейдоскоп локаций, в которых его не должно было быть. Запах загаженной Темзы, ледяной ветер с воды, который должен был бодрить. Чип вдруг осознает, что не до конца доверяет сценам, неповоротливо всплывающим в памяти.
Отправляясь в экспедицию, он относился предельно ответственно к тому, как он ступал на корабль, несущий его к неизведанному. В здравом уме, трезвой памяти и по своей воле, как минимум. После тщательной подготовки. Одним словом, он был готов. Предвкушал.
Каюту парохода он признает даже боковым зрением. На Иштвана он откровенно пялится, и машинально шарит рукой по груди у шеи, параллельно отмечая, что во-первых, он полностью одет, во-вторых, даже будучи не шибко верующим испытывает дикое желание перекреститься. Одно дело - слушать чужие сказки о чем-то сверх, другое - столкнуться лицом к лицу с ожившим трупом.
Он мог бы потушить керосинку, зажечь ее вновь и понадеяться, что страшное наваждение просто исчезнет. Пуф, испарится. Может быть, у него лихорадка, может быть он все же у себя дома и просто бредит. Чип мог бы придумать тысячу объяснений, но в глубине души… Нет, даже не в глубине души, где-то в глубине самого себя и, удивительно, по поверхности тонкого новоприобретенного шрама на предплечье он ощущает странный искрящийся холодок. И самое кошмарное, что именно этот холодок подсказывает ему, нашептывает, что все происходящее вполне реально, и он не сошел с ума. Чип не может объяснить этого осознания, этого внутреннего приятия Иштвана и глубинного родства, которое, казалось бы, совершенно не к месту.
Любой излишне пафосный святой отец мог бы рассказать ему, что приняв грех убийства на душу он привязал к себе убиенного. Брехня. Иштван был далеко не первым, на кого Лэнгфорд направлял дуло своего пистолета. Не вторым и даже не третьим. Да, после первого его, признаться, мучала совесть довольно долго. Со вторым было проще, с третьим практически привычно. Единственным отличием было то, что где-нибудь в недрах Африки ты играешь по правилам «стреляй или будешь сожран». В цивилизованном Лондоне, казалось бы, правила приличий должны были быть несколько иными, но на деле выходило - те же голодные и кровожадные людишки, только в приличной одежде.
В его голове только неправильные вопросы, вроде «где мы» и «что происходит», поэтому он продолжает молчать еще некоторое время, пока в груди разливается то, что он может расценить только как тревогу.
Он сомневается, что Иштван даст ему ответы хоть на какие-нибудь вопросы.
Чип поддается инстинкту, разумеется, сбежать. Он еще не особо то привык к своему новому состоянию, когда буквально все внутри начинает истошно вопить, предупреждая или подначивая.
Провоцировать было бы риском, но не запрет же Иштван его в каюте неизвестного корабля. Лэнгфорд понимает, что его общее состояние за последние пару минут в лучшую сторону отнюдь не изменилось. Голова все еще трещит, а тело отказывается подчиняться. Он, тем не менее, давно научился превозмогать свои недомогания. Все нытики покоятся под камнем, обвитым лианами, в безвестной могиле на чужом континенте. Чип пока был живее всех живых.
Стараясь не приближаться к Иштвану, он подскакивает и переоценивает возможности своих затекших ног. Пошатывается, врезаясь в тумбочку с лампой, и успевает вовремя подхватить и себя, и керосинку, спасая ее от падения. Пароходы подверглись влиянию прогресса, и каюта однозначно выглядела лучше, чем десять лет назад, когда до двери надо было сделать всего пол шага. Теперь его хватает на полтора, бочком. Чип нашаривает ручку за спиной, дверь ожидаемо заперта, но он должен был хотя бы попытаться.
Когда первый шок проходит, Чип понимает, что ему некуда бежать, если он на корабле. Бежать к капитану и просить развернуться? Смените маршрут, куда бы мы не плыли, я не хочу находиться на этом пароходе.
- Как ты выжил? Чип вдруг задает хриплый вопрос, который до этого момента вообще не приходил ему в голову. Пора было, конечно, допустить, что как-то Иштвану пришлось превозмочь и дыру во лбу, и пожар. Выскальзывая из горящего здания, потрясенный Чип был уверен, что с этим покончено. Но страшные сказки в мире таротов, или как там они себя называют, по всей видимостью, смертью не заканчивались.
Чип интересуется и на будущее тоже. И остро осознает собственную безоружность прямо сейчас. Под рукой лишь керосинка, но устраивать пожар на корабле, с которого еще не нашел выход, безумие. Достаточно ли он безумен? Если бы у него были на это силы, он бы посмеялся. Но что-то ему подсказывает, что даже растяни он губы в улыбке, они разойдутся уродливыми кровоточащими трещинами. Лэнгфорд вздыхает и сползает спиной по двери, садится на пол. Ноги так ноют прямо изнутри, что стоять больше нет никаких сил, а вернуться на кровать значило бы приблизиться на шаг.
Его начинает мутить от чересчур бурной для его изможденного состояния активности. Он усмехается, практически не напрягая мышц лица.
- Из какой преисподней ты выполз, а?

Подпись автора

https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/248009.gif https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/248394.gif https://forumupload.ru/uploads/001c/2b/59/8/91172.gif

+3

4

Избавление ото сна - ушат холодной; грязной воды в лицо; крупицы песка на губах без желания их смахнуть: Иштван не подаёт виду; продолжает ловко; непринужденно делать вид, что крепко; (не)сладко спит, равномерно дыша; не спеша сообщать о своем пробуждении никому, кроме себя самого.
Внутри него - налипшая на стены грязь; ошмётки сновидений с привкусом - тошнотворным; кисло-сладким - снотворного: от приторного отголоска тарота тянет прополоскать рот; сплюнуть слюну, но приходится проглотить; заглотить вместе с заворчавшим; разворачивающим - от близости раздражителя; от невозможности вцепиться в него - толстые; болотистые кольца на дне гневом.
Он вслушивается в суету чужих конечностей; в мыслях передвигает восковую; прилипшую к пальцам фигурку по карте каюты, согласно ощутимым изменениям; на основе слепых наблюдений и сердечного ритма, где темп мелодии меняется.
«Поприветствуем его, Иштван. Как подобает хозяину. Как полагается Лондонскому трупоеду.»
Тарот сохраняет иллюзию; держит мирное; расслабленное лицо, что не принадлежит убийце; садисту; палачу - оно держит нейтралитет; хранит ничью, что печатью усталости и прожитых лет осела на коже сетками морщин; бороздами от излишне подвижной мимики.
Тамас не раз упрекал его - Иштвана - в отсутствии видимый терзаний; глубинных переживаний о тех вещах, что Башня творил; сотворил с собой и теми, кто его окружали: ни наяву; ни во снах Иштвана не пожирали ни совесть, ни иные; подобные ей твари; в своих снах он не страдал от хвори под названием «раскаяние».
Л-е-г-и-т-и-м-е-н.
Он упивался и продолжает всем, что произошло; наслаждался и не прекращает каждым фрагментом, которые, как вино, раскрываются стоит их подержать во рту; задержать в памяти не на одну; на множество ночей подряд: восхитительный променад со своими поступками и их последствиями.
Тарот рефлекторно реагирует на всполох света смятой; запутавшейся в пальцах простыней и немой; зажатой в зубах яростью - чтобы привыкнуть ему требуется лишь пара минут; жалкая пара минут в купе со смазанным сном; естественным в своем порыве желанием скрыться, выраженным в недовольном повороте головы в область тьмы.
Отвернувшись, Иштван чувствует на себе; скользящий по себе взгляд - зацепившись, он следует за этим взглядом, полагаясь на интуицию; предполагая места, куда он - взгляд - непременно забредет: как быстро до спутника; пленника дойдёт, что происходящее реальнее старых сказок; что их семейные чудовища не сборник выдуманных рассказов; а смерть - чья-то рука - ошиблась, указав/выбрав не того.
«Мы не убьем его? Разве мы не убьем его, Иштван?»
Башня не знает наверняка - Иштван продумал наперёд, но он прекрасно осознаёт; признаёт свой дурной нрав, где хаосом пропитан каждый миллиметр; где попытка спланировать далеко приведет обратно; к стартовой полосе: он не концентрируется на знакомом; хриплом голосе, но возвращается к нему, прокручивая в голове первый; поверхностный вопрос.
Иштван не оборачивается: ему не интересно смотреть; не любопытно видеть лицо, которое он без того способен детально - собирая из разорванных; измятых кусочков кожи единый портрет - воспроизвести в памяти; на холсте и практически не ошибиться с расположением мимических морщин - у тарота нет желания; нет и причин.
Башня без труда - будто так и есть; словно чужое сердцебиение не больше, чем игра воображения; игра на нервах, но еще не решено кто цель - притворяется, что он в каюте один; что пробуждение не результат шума; столкновения тел, а запланированная; закономерная потребность организма в пище и воде.
Тарот вытягивает порядком затекшие ноги; сползает ниже, практически ложась на койку, где места едва хватает; наскрести бы на одного, но Иштвану все равно: он ютился и в куда более тесных; душных норах, где запах немытых тел и их ворох - «Всемирный потоп» Доре с нулевым шансом выжить в любой точке; идея взобраться выше - крохотная отсрочка.
Натянутая; спрятанная по закоулкам неизбежность придаёт крови удивительно нежный; податливый вкус, обволакивающий рот тончайшей; хрупкой до безобразия; до мандража пленкой, что тает стоит ему коснуться места; провести по области языком - ради такого Башня готов отложить трапезу на неопределенное; расплывающееся недовольством по естеству «потом».
П-о-д-ж-и-д-а-т-ь.
Иштван - положив руки за голову; упираясь ногами в стену над подушкой - изучает потолок; наслаждается своим удобным; беззаботным положением тела; положением дел: все вышло значительно лучше, чем он хотел; прошло куда легче, чем он мог предположить.
Неужели - закусив губу, тарот привычно; насильно сдерживает горький; нездоровый смех - наличие любой Колесницы под боком; в руках гарантирует успех; продолжает помогать Башне жить так, как он возжелает; получать то, что он вожделеет: разница - отравляющая; подавляющая рассудок - в том, что лишь Тамас умеет; умел верно выстраивать их линии, пересекая параллели; высекая будущее на стенах без должных инструментов.
«Нам полагается плата, Иштван. Тебе полагается замена брата, Иштван.»
Иштван - закрыв глаза; зажмурившись до мельтешащих под веками; пестрых мурашек - вновь прокручивает их редкие; заклейменные наваждением моменты; цепляется за огрызки прошлого с усердием беспризорника, что успел ухватить последний; гниющий плод и вцепился в него остатками зубов под пристальными; голодными взглядами остальных детей.
Если он не смог поменять тень и солнце местами; не сумел отделить от себя ни одно из их с братом совместных; тесно переплетенных воспоминаний, то остается упорно обматывать себя лентой из бесконечно повторяющихся; привязанных к четверке лошадей незабытых; памятных дней - четвертование прошлым как панацея; как самоисцеление.
«Ты хочешь. Тебе это нужно. Так забери, Иштван.»
Тарот поднимает руки вверх; растопырив пальцы, соединяет их воедино, чтобы потянуться; размять кости, чей рыбный; тонкий хруст - колокольчик на свежей могиле, которому выпала честь; шанс оповещать о пробуждении живого мертвеца; ошибочно похороненного хитреца.
Иштван - не открывает глаза; не прислушивается - случайно слышит, как спутник; вынужденный сосед по каюте сползает на пол; громко дышит и опирается на дверь, что под его весом еле слышно; заунывно скрипит, от чего сам Иштван морщится и кривит рот в безобразной; до безобразия широкой ухмылке: он - уподобляясь зверю, но не рыча - демонстрирует зубы, пряча за ними несвежие; гноящиеся раны, пестрящие белыми; жирными; копошащимися личинками.
В-а-к-х-а-н-а-л-и-я.
Необыкновенная начинка с заделом на блюдо вечера; с бокалом за (не)приятную встречу - у них даже подготовлены не таинственные; мягкие свечи, но сочная; режущая глаза керосинка: тарот все таки возвращает себе зрение; рассматривает не меняющуюся; ритмично покачивающуюся на морских волнах картинку потолка.
«Давай перережем ему горло, Иштван. Заглянем в живот и развесим по стенам кишки.»
Башня представляет как сольет излишки крови по склянкам; остальное - себе в рот: у тарота - громко; зазывно - урчит живот, когда мысль о крови восходит на первенства пьедестал; стоит мысли занять своё место, голод дает знать, что устал ждать своей очереди; что его главенство неоспоримо и незыблемее - павших; забытых - цивилизаций.
Иштван поднимается на локтях; усаживается на кровать, прислонившись спиной к стене: наличие постороннего; (не)человека во вне по-прежнему не мешает ему ничуть; игнорируется им всецело, что те мухи, налипшие на паутину.
Он поднимается на ноги; несколько секунд просто стоит, адаптируя конечности к качке; глаза к желтоватому свету: как Иштван выжил; из какой преисподней выполз - тарот в мыслях смакует отсутствие точных; готовых к выходу в люди ответов.
Башня не нарушает тишину ни голосом; ни телом - напряженный; натянутый до предела, он выверяет себя вплоть до каждого вдоха, чтобы одна - усмехающаяся; слабая - мразь не сдохла раньше срока: Иштвану чудится, что он сумеет удержаться вновь; ступая след в след, не оступиться.
Рукой он тянется к графину на тумбе, чтобы заполнить рядом стоящий стакан и залпом осушить; наконец-то напиться, утолив жажду - сомнительного качества; землистой - обманкой: Башня знает, ему рано или поздно придется закинуть в омут дам и господ приманку; ловить на живца свой ежедневный рацион.
«Зачем кто-то, если есть он, Иштван? Мы попробовали. Нам понравилось. Ты хочешь повторить.»
Тарот повторяет действие, изменив одно - скорость поглощения: он не торопится; глоток за глотком натягивает время смолой между пальцев, ступив в которую сложно оторваться; выбраться из липких; золотистых пут - промедление и кто-то труп; кто-то забрасывает в рот кусок, сохранивший в себе останки.
И-н-к-л-ю-з.
С каждой минутой - утолщающейся; удлиняющейся верёвкой висельника - близости к тому, чье имя - сгусток запекшейся крови посредине лба, Иштвану кажется, его выворачивает наизнанку; видится, как он выпивает его до дна, теряя терпение; голову от каждого последующего бокала.
Последний из старого; сучьего рода - звучит как нечто, чего уже мало; чем не успеешь сполна насладиться: тарот - впиваясь немигающим; остекленевшим взглядом в проем иллюминатора - видит в своём отражении все их мертвые; осунувшиеся лица.
И его - Тамаса - облик мелькает среди них; перетекает то в одно, то в другое, чтобы слиться с третьим: Иштван невольно; насильно заметит, ведь на двоих у них одно изображение, где каждый просто сторона бракованной; единственной медали.
Тарот - подрагивающей; сжатой вокруг стекла до бела - рукой возвращает стакан на привычное место; поворачивается к двери, делая к ней первый; уверенный шаг: вдыхая, он понимает, что проще; надёжнее не дышать, но контроль рассыпается хлопьями пепла, среди которых белеют обнаженные; отторгнутые пламенем кости.
«Убить его, Иштван. Нам так хочется убить его, Иштван.»
Иштван сокращает дистанцию за пару ударов собственного - разгоняющего ритм; вскипятившего кровь - сердца, чтобы замереть в миллиметре; застыть в моменте перед ударом: пусть ему будет все также - ужасно; вопиюще - мало, но Башня получит своё; свой первый целенаправленный; питательный - кожа к коже - контакт с новой; не его Колесницей.
Тарот целится в лицо - он выбрасывает вперед кулак, мечтая - возможно; Иштван не мусолит желания в ладони, рассматривая с каждой из сторон; под новым углом - поживиться; пустить первую кровь; ощутить вновь начало игры, где правил не существует на бумаге.

Отредактировано Istvan Nadasdy (2024-06-18 22:57:31)

Подпись автора

https://i.imgur.com/PTlG9tL.gif https://i.imgur.com/jv2C6kn.gif https://i.imgur.com/gg6UETF.gif

+2


Вы здесь » Tarot » The Tower » I wait on you inside the bottom of the deep blue sea